 |
|
...Тембровых созвучий ищет в пластической партитуре спектакля и режиссер. Поразительно, но первоначальный замысел поставить «Пирата» в концертном исполнении так или иначе просвечивает в мизансценической логике спектакля. О. Иванова словно стремится наполнить новым содержанием скомпрометированное всем ходом развития музыкального театра понятие «костюмированный концерт», театрализуя, слегка декорируя драматургическую форму итальянской оперы. Статика монологов чередуется с полифонией ансамблевых сцен, ария или каватина протагониста без излишних подробностей – чисто музыкальным ходом – сменяется дуэтной картиной. Спектакль движется кантиленой пластических передвижений – почти бесшумных, почти бестелесных, звучащих в унисон музыкальной партитуре и обретающих все большую рельефность по мере кульминационных нарастаний в оркестре. «Костюмированный концерт», созидаемый Ивановой, не повод для торжественной демонстрации певцами своих голосовых возможностей и не цель «реабилитации» музыкального начала в оперном театре, отнюдь. Разумеется, ничего общего не имеет он и с поруганным Немировичем-Данченко концертом-представлением начала века. В действии, развернутом режиссером, есть свой эмоциональный расчет, своя – потребная дирижерскому замыслу спектакля – форма. Магия блестящего пианизма, тайна сонатного аллегро, дешифрующего образ в сценическом, музыкальном времени его бытия. Еще в этом действии есть аура абстрактного балета, интеллектуальный смысл бессюжетной хореографической композиции. Своя тема с вариациями, берущая сюжетный импульс и растворяющаяся в потоке эмоциональных переживаний вечного. Созерцание чистой красоты и поиск кантовой целесообразности без цели. Пластическое выражение орнамента вокальной строчки, узора мелодической фразы. Все, что возрождает подлинный театр пения, безрассудно нами забытый, отринутый, преданный в неистовой борьбе за реалистическое осмысление действительности, за бытоподобную игру вымышленных и условных персонажей. Впрочем, отнюдь не исключая из сферы внимания логики правдоподобия, Иванова все же бьется за логику чистого искусства, больше апеллирующего к эстетическому чувству, нежели к здравому смыслу. Финальная сцена «Пирата» – таировский взлет той борьбы. Прозрачная эмоция жизни, захватывающая зал с неотвратимостью фуэте и как бы возвышающая мелодраматический сюжет, типичный для оперных либретто минувшего века, до высот подлинной трагедии... Коробков, С. Все начиналось с фуэте // Театр. 1990. N6. С.54
|
|