...Постановщики «Пра-Бориса» прежде всего по-новому поняли жанр произведения. Вместо «народной драмы» с ее реализмом и историзмом мы увидели литургическую драму, мистериальное действо, в котором каждый персонаж сакрализован и воплощает нечто существенно большее, чем его земная ипостась. Возврат средневекового принципа «сходства», аллегории на сцену нашего театра продиктован тем, что высшие духовные ценности, «божественные сущности», я бы сказал, устали проступать через обличье современного реалистического театра. Важно отметить, что «оцерковливание» образов «Пра-Бориса» происходит не как дань моде на религию, а как выражение истинной потребности в сущностном прочтении одного из главных текстов русской культуры вообще. Во всех виденных до сих пор постановках «Бориса Годунова» иконы, пелены, хоругви и свечи были лишь антуражем, декором, помещавшим действие в определенную историческую среду. Впрочем, выявить религиозно-притчевую природу «Бориса» в прежние времена было бы просто невозможно. Здесь, в новаторском «Пра-Борисе» Колобова–Бархиных–Ивановой, все призвано оторвать нас от прямых, земных смыслов: стены восьмерика, традиционного элемента древнерусской архитектуры, оторваны от подпор и нависают над головами людей; появления и уходы персонажей оторваны от плоско-логических причин и следствий; костюмы оторваны от исторической конкретности и опрокинуты в торжественную среду иконы и фрески. «Нереалистичность» этого спектакля отмечена той «ясностью, чистотой и правдивостью», о которых говорил Кафка... Парин, А. Фантом русской оперы // Советская культура. 14.07.1990 |
|